Александр Мизёв: «Я авантюрист, но надеюсь, что не безумец»
Поговорили с актером про сериал «Хроники русской революции», работу с Юрой Борисовым, съемки в «Трудно быть богом», а также вспомнили модельную карьеру и знакомство с Ириной Шейк и Наоми Кэмпбелл.
Александра Мизёва вы можете увидеть в последних проектах вроде «Хроники русской революции» с Юрой Борисовым и Юлией Высоцкой, «Чужие деньги» с Максимом Матвеевым, «Натали и Александр», «Убить Риту». Но вместе с этим Мизёв еще очень глубокая и разносторонняя личность: был моделью в Европе на топовых модных показах, работал и дворником, и был звонарём в церкви. Он часто путешествует по всему миру с одним рюкзаком на плечах, а сейчас открыл барбершоп и стрижет людей. В эксклюзивном интервью для GALA поговорили с Александром про работу с Борисовым, «Оскар», знакомство с Ириной Шейк и Наоми Кэмпбелл, сравнение с Дэниэлом Дэй-Льюисом и как жить после облысения.
— Сейчас мы общались до начала записи, ты сказал, что у тебя потоп. Что случилось?
— Последний месяц моей жизни полон хаоса во всех смыслах. Начиная от личных моментов и переживаний, заканчивая рабочими. И одна из последних вещей, которая заставила меня смеяться сквозь слезы, оказалась протекающая стиральная машина в доме. Я уже просто плюнул.
— А большой ущерб?
— Нет, всё, слава богу, вовремя оказалось купировано. Соседей не затопил. Весь ущерб, моральный и материальный, понёс во всей этой истории один человек — это я.
— Немного запутался в твоей биографии с вузами. Ты в 2011 году поступил в ГИТИС?
— Да, все так.
— Но ты сначала поступил и отучился четыре года на экономфаке МГУПИ. Ты в 16 лет туда поступил?
— То ли в 16, то ли в 15. Я в пять лет в школу пошёл и закончил рано. Кому-то я говорил вообще, что в четырнадцать. У меня сложно с датами, я не помню точно. В юном возрасте был на экономфаке.
— Ты хотел быть экономистом или просто пошел, чтобы куда-то пойти?
— Я пошел, чтобы куда-то пойти, да. Мне кажется в плюс-минус 15 лет было тяжело сделать выбор, лично мне точно и людям из моего окружения. Довольно сложная штука, мне кажется. Это было решение, направленное моими родителями, за что я им очень благодарен, потому что, наверное, лучше учиться где-нибудь и пытаться оттолкнуться от чего-нибудь, чем совсем в какой-то прострации находиться.
— Еще читал, что ты с 2014 по 2016 год жил и работал в Европе, учился в Берлинском университете Гумбольдта. Это так? Расскажи, как туда попал вообще?
— (Улыбается) Роберт, если я тебе сразу скажу, что артисты и журналисты — это такая категория людей, которые любят всё делать вкуснее, интереснее. Они любят рассказывать какими-то яркими сказками. А когда артисты и журналисты встречаются вместе, то получается вообще необыкновенной красоты полифония. А если мы просто правде в глаза посмотрим, то моя учеба заключалась в том, что я фактически тайком проникал в аудитории несколько раз и просто слушал лекции по современному искусству. Увы, юридического и фактического отношения к вузу я не имею. Я подумал, что будет круто, если я сейчас еще вот этот элемент своей жизни включу в биографию и отмечу его, наверняка кто-то меня об этом спросит (смеется).
— У тебя же еще есть немаленький опыт работы моделью, ты был на многих топовых показах. Читал, что ты разочаровался в этом и бросил. Почему не продолжил?
— Из твоих уст «разочаровался» звучит так, будто ожидания не оправдались, но это не так было. Шел без ожидания в эту профессию, поэтому разочарований у меня не было. Просто в какой-то момент я понял, что очень тяжело развиваться, добавлять разнообразие в своей жизни и в этой профессии одновременно. Для меня до какого-то момента разнообразие сводилось к тому, что можно было много разных стран посетить, выучить язык, узнать что-то новое, познакомиться с кем-то. Но потом мне захотелось более интенсивно познавать жизнь. И я подумал, что театральный институт это та самая история. Там можно гораздо глубже и интереснее проводить время.
— Ты даже работал с Наоми Кэмпбелл, Ириной Шейк. Как они тебе вживую? Ты общался с ними?
— (Смеется) Ну да. Не могу сказать, что мы там типа «Хей, Наоми! Привет! Привет, Ира!». Нет, такого у меня не было. С Ириной Шейк сфоткались просто в какой-то момент на бэкстейдже на показе. Парой слов обменялись. Ничего особенного. С Наоми Кэмпбелл мы тоже там пересекались. По-моему, даже не на шоу, а по пути в уборную. И у меня мимолетное селфи есть. Это такое шапочное поверхностное знакомство. Это случилось на показе Givenchy. И там порядка 50−60 моделей участвуют, плюс команда из гримеров, визажистов, костюмеров и так далее. Это хаотичное действие. Плюс показы зачастую в Париже идут один за одним, особенно если у тебя их несколько в день. И это очень суетной процесс. Там нет времени расположиться и начать какой-то глубокомысленный диалог. Еще пересекались со Снуп Догом в Милане. Просто ты все детство у себя в Подмосковье слушаешь Снуп Дога, и тут он проплывает мимо тебя, и там огромная машина-охранник за ним. Ты думаешь, что это вообще прикол какой-то (смеется). Мне кажется, я до сих пор с очень наивными глазами смотрю на такие вещи, но тогда особенно. Ты вчера, условно говоря, банки консервные в Подмосковье пинаешь, а сегодня перед тобой Snoop Doggy Dog выплывает с сигарой какой-нибудь. Ты думаешь: «блин, что за сюр?».
— А в жизни тебе важно выглядеть стильно? На красные дорожки стилист собирает?
— Не, я сам собираюсь. И это правда, что я перестал слишком внимательно смотреть на одежду как раньше. Когда меня приглашают на какие-то мероприятия и просят прийти в определенной стилистике, я стараюсь придерживаться, но мне, если честно, очень тяжело соблюдать какой-то определенный формат. Я, например, вчера был тоже на одном из открытий. И одна из причин, по которой я чувствовал себя дискомфортно на этой встрече, была в том, что я не совсем попал в формат одежды. Я привык чаще всего удобно одеваться: просто классные, красивые штаны, кроссовки или обувь челси, худи, бомберы —и погнали. Универсальная одежда, которую ты две недели с себя не снимаешь, только иногда постираешь, высушишь и все по-новому.
Я на нескольких интервью говорил о том, как, в принципе, в 10-х и 20-х годах создавалась мода. Я это видел: приходили такие же условно подмосковные или подпарижские, подберлинские парни к дизайнерам. Они просто с них срисовывали лекала и делали из более дорогих материалов те же самые вещи, в которых они пришли. Я подумал: «блин, а тут, оказывается, нет какого-то внутреннего источника». То есть эти люди буквально вот так вдохновляются. Что-то это неприкольно. Подумал тогда, что так может, наверное, каждый сделать. Понятно, что не каждый, но что-то во мне переключилось в тот момент.
— Как твои родители относились к тому, что ты вот так бросил вуз, уехал за границу работать моделью?
— Ну, они с валидолом всегда сидят, я думаю (смеется). Они в этом смысле очень сильные люди. Поддерживают мои поиски. Во-первых, я не считаю вот эти свои перемены вредными для себя и окружающих, самое главное. Поэтому они допустимы как и для меня, так и для моих родителей. Им просто очень тяжело, как и любому человеку, отказаться от каких-то убеждений, которые у тебя в голове сидят, что если поступил в вуз, то должен закончить. Но так как они люди сильные, добрые, понимающие и молодые сами, они мне, скорее, помогали, не мешали никогда. Родители пытались понять, насколько это действительно для меня важная цель. И если у меня получалось быть убедительным, то я зачастую от них поддержку получал.
— Прочитал историю, как ты готовился к роли Ставрогина в спектакле «Бесы»: заперся на несколько месяцев в квартире, исписал всю книгу комментариями, писал дневник персонажа и так далее. Мне интересно, а была у тебя к роли в кино похожая подготовка?
— Да, к Вальтеру из «Убить Риту» я так же готовился примерно.
— А вообще, как ты думаешь, вот такая скрупулезная подготовка, она необходима, чтобы роль хорошо получилась?
— Просто я с удовольствием играю в то, что мне предлагают, когда у меня есть возможность уделить этому время и внимание. У твоей работы ценность появляется, когда ты в нее вкладываешь — и так, как мне кажется, во всем. Например, ты, Роберт, берешь интервью, ты прочитал мои какие-то интервью, прочитал еще что-то, согласовал встречу. Плюс я знаю, что я очень долго тебя морозил с ответом по своим причинам. Ты тоже меня прости, если я тебя вдруг как-то напрягал. Но у меня были на это свои тоже основания и причины. И у нашего разговора сейчас от этого появляется дополнительная ценность, дополнительный интерес. Я, например, не ощущаю, что я для тебя просто очередное интервью. Вот сейчас Мизёв, послезавтра Быков и так далее. Я ощущаю, что ты уделяешь конкретно мне сейчас внимание. Это приятно. То же самое и в работе актера. То есть можно к ролям относиться как к очередным. И у меня есть убеждение, что это отношение будет сквозить через экран все равно. Поэтому когда у тебя есть возможность сфокусироваться на конкретном участке твоего дела, то результат получается другой. Я считаю, что важно подходить основательно к делам. Другой вопрос, что не всегда получается подходить основательно, к сожалению. Но это жизнь. И думаю, что у тебя тоже есть интервью какие-то, которые тебе приходилось с наскоку брать – абсолютно точно. Так бывает. Мы все живые люди.
— Ты успел даже поработать звонарем в храме. Как это вообще получилось? Опиши этот период жизни.
— Это был третий-четвертый курс ГИТИСа. Вся эта история, связанная с изучением Достоевского, не может идти вразрез с изучением православия и христианской православной культуры, это мое убеждение. Мы же в институте еще и пели в ансамбле. И мы помимо каких-то песен обычных, скажем так, регулярных, изучали еще церковное пение. Это отдельное удовольствие, отдельная красота. Я, имея этот навык, просто пришел однажды в храм, увидел, что певчие распеваются, и попросился к ним, начал петь. После пения обычно мы шли в трапезную и ели, что меня тоже радовало. Храмовая еда – это отдельное удовольствие. Еда сыграла огромное значение в этом смысле для меня (смеется). Я напоминаю, а это уже я откатался по Европе, по всем этим модным показам. Я тоже не раз говорил, что как-то мел дворы. И, собственно, в процессе пения однажды вот мне довелось и в колокола звонить. Это, скорее, сопутствующие событие.
— Ты довольно близок к вере и церкви. Как вера пришла в твою жизнь? С детства?
— Слушай, ну тут такая тематика деликатная. Я стараюсь особенно сильно в светских интервью такую тему не затрагивать. Это долгий, глубокий вопрос, коротко и просто мне на него не получится ответить.
— Ты же еще был на приеме у Далай-ламы, говорил, что тебе близки ценности буддизма. Тебе интересуют многие религии или ты к этому как к философии относишься?
— Мне очень нравится изучать буддизм как явление. Он интересен и как религия, и как философия, и как явление в целом. Очень хотелось увидеться с Далай-ламой – мне кажется, это уникальнейший человек, живущий на Земле. Никогда не думал, что это у меня получится, но получилось, и я очень счастлив.
— Ты уже рассказывал, что работал дворником и тебе нравилась эта профессия. Но я нигде не нашел, почему ты начал им работать и сколько это длилось?
— Это длилось несколько месяцев. Мне нужны были хоть какие-то деньги. Будучи студентом, на 10 тысяч в месяц вполне можно себе найти еды и как-то себя прокормить. Это очень тяжело, но возможно. И это официальное место работы, которое позволило мне в том числе со временем взять кредит на учебу, потому что когда я уходил, возвращался, мое бюджетное место исчезло, и я заканчивал учебу уже на платке. И этот вопрос надо было как-то решать.
— Может показаться, что ты коллекционируешь необычные профессии. Есть еще какие-нибудь направления, которые хотел бы попробовать?
— Ты абсолютно точно говоришь. Мне все очень интересно попробовать. Вот есть по жизни спринтеры, есть марафонцы. Я в какой-то момент пытался стать марафонцем, но потом понял, что это не мой тип дистанции. Я мастак бежать быстро, на короткие дистанции. Не могу сказать, что спринт — это такая философия моей жизни. В чем-то я стараюсь, наоборот, работать в долгую. Но что касается проб профессий, то да, иногда у меня возникает тот или иной интерес, и действительно я начинаю коллекционировать, открывать для себя какие-то аспекты этих профессий. Мне просто очень любопытно, а что это такое: встать утром, мести дворы, триммером траву резать. Или людей стричь – это вообще что? Насколько это сложно? И тоже начинаешь в это все погружаться.
— А есть еще профессии, которые хотел бы попробовать?
— Если коротко, то да, есть. Может быть, и получится попробовать.
— Ты любишь путешествовать дикарем в одной куртке и с одной парой обуви. Сколько у тебя таких трипов было, где успел побывать?
— Практически все европейские страны я объездил в таком формате. Наверное, не был в Португалии только. Я был не так давно в Кыргызстане, и мне очень понравилось. Люди хорошие. По-моему, эту страну называли в свое время советской Швейцарией. Там потрясающая природа. Пик Ленина – одна из высочайших вообще точек мира, 7134 метра. Две недели я вот так передвигался, ел шурпу, купался в Иссык-Куле в марте, что у меня аж ноги сводило. Мне прям понравилось. Я вот сейчас думаю по России поездить в таком формате. Вот смотрю, сегодня снег выпал первый день в месте, где я живу. Уже тяжеловато будет, например, на улице где-то палатку разбивать (смеется). Я подписан на все паблики туристические в соцсетях. Может быть, поеду куда-то ещё скоро.
— Меня всегда восхищают такие истории, но вместе с этим пугают, всякое же может случиться. У тебя не было каких-нибудь опасных ситуаций в таких путешествиях?
— Меня тоже эти истории пугают. Чаще всего испуг оказывается напрасным, потому что, мне кажется, что вот к таким путешественникам отношение у людей вокруг – помочь, поддержать, «давай переночуй у нас». Может, это ошибка выжившего. А может быть, мы просто не знаем обратных историй, когда с путешественниками что-то плохое случалось. В Кыргызстане я был в горах, где там на 8 километров вокруг никого не было. Это была весна, я увидел свежие волчьи следы. Наверное, это был самый страшный для моего воображения момент. Я стал потихонечку утекать назад с камнем в руке до какого-то момента, когда перестал тревожиться. Опасно может быть, когда дикие звери могут попадаться. И в этом смысле я никак не предусмотрел этой штуки. Там, наверное, нужно брать какие-то газовые баллоны, свистки или ещё что-то. А я вообще был гол как сокол.
— Давай теперь перейдем к кино. У тебя много разных проектов в биографии, но все равно для многих твое амплуа ассоциируется с наркоманом-злодеем. Как ты считаешь, с чем это связано?
— Во-первых, я не согласен с этим тезисом, не считаю, что у меня есть амплуа. Но то, что это так может кем-то восприниматься — возможно, пускай. Вообще, в чём польза стереотипов? Они позволяют не задействовать внутренние мозговые ресурсы на обработку информации. Вижу снег – надо тепло одеться. Это рефлекторная штука. Но если мы начинаем вдумываться и рассуждать: «Это же первый снег, плюсовая температура, он, наверное, растает, поэтому нужно не так тепло одеваться и не так остро к этому относиться». То же самое с людьми. Вижу лысую голову, впалые глаза, какие-то острые скулы – ну и пошел какой-то свой, чаще всего из детства, ассоциативный ряд. Но если приглядеться, что этот человек говорит и насколько, например, у него мягкий взгляд или приятный голос (смеется)... И уже сразу настроение меняется. Я думаю, это вопрос чисто биологического восприятия. Те, кто меня знают мало-мальски, уже у них мгновенно этот стереотип начинает рушиться. Ну, я отношусь к этому естественно, а иногда грущу по этому поводу. Что тут поделать?
— А ты как считаешь, у каждого актера есть свое амплуа? И какое оно внутренне у тебя?
— Меня так учили, и я так сам про себя думаю, что я разноплановый актер. Как мне кажется, я могу попробовать сыграть любые роли на достаточно хорошем уровне. Я стараюсь это всячески делать. Я думал, что вопрос амплуа — это еще выбор самого актера. Кому-то очень нравится играть классных парней. Типа, я классный, у меня пушка. И кто-то считает: «Я не буду играть этого з-з-заикающегося п-п-парня, а только классного мужика». Это тоже выбор, это тоже прекрасно. И человек, как бы специализируясь на чем-то, наверняка углубляется и улучшает свои способности и свое видение по этому ключу. Амплуа — это вопрос выбора. Можно выбрать определенное амплуа и ему следовать. Моё амплуа — это не выбирать амплуа. Моя логика — в отсутствии логики (смеется). Мне нравится всех пробовать: характерных каких-то ребят, героев, злодеев и исторических персонажей. И особенно я люблю (но это игнорируется почему-то многими режиссерами и кастинг-директорами) играть яркие, крутые эпизоды. У меня, к сожалению, их бывает немного. Но сейчас, слава богу, появилась куча главных ролей. Я уже могу себе позволить такое хулиганство, вписываться в какие-то небольшие проекты, но с яркими ролями. Это сейчас, знаешь, что-то из разряда попробовать разные профессии. У меня сейчас какой-то такой бзик на этом, хочется экспериментировать.
— Ты играл Николая I. Когда ты готовился, ты понял, как такой человек, император огромный страны, ощущает себя?
— Я в силу своих возможностей попробовал что-то предположить, пофантазировал. Во-первых, это очень интересное ощущение, когда к тебе в течение 12 рабочих часов в день обращаются Ваше Величество. Если дома «Эй, ты», то на съемочной площадке – «Ваше Величество» (смеется). Это не может не цеплять какие-то внутренние струны души, ласкающие самолюбие и эго. Это как приятная, так и опасная вещь. Второе, у этой роли очень много аспектов было. Она очень сильно раскрепощает. Партнеры были замечательные, известные и классные артисты. И в этой шкуре тебе проще, у тебя как будто больше руки развязаны. Власть — это такая заразительная штука. С ней нужно очень осторожно обращаться.
— А у тебя не было такого прикола, чтобы на съемочной площадке к тебе все «Ваше Величество» обращались?
— Чтобы специально? Нет, таких договоренностей не было, но пару раз я шутил так: «Ко мне только на вы, я Ваше Величество» (смеется). Шутки такие были, но было очень тяжело это воспринимать серьезно. Хотя вот я недавно читал интервью с Дэниэлом Дэй-Льюисом, у него принципиальная позиция: если он играет какого-то императора, короля или человека с определенными недугами, то он требует к себе за кадром подобного отношения. Я понимаю, чем оно обусловлено. Чем больше ты пребываешь в образе, тем более детализировано прорисованным становишься. Ты просто более подробным становишься. Тебе не нужно время на раскачку, ты все время персонаж: ешь, ходишь как персонаж, и это порождает огромное количество деталей, которые делают тебя более достоверным артистом на сцене или в кадре. Я его прекрасно понимаю. Я бы тоже хотел так пробовать. Но на данный момент это тяжело. Если я получу какую-нибудь важную награду: какого-нибудь льва, тигра, медведя или орла, – то потом все будут говорить: «Ну, если Мизёв что-то предлагает, то, наверное, надо включаться и играть тоже». И тогда, может быть, у меня получится так же, как у Дэниэла Дэй-Льюиса.
— Пока читал твои интервью, у меня как раз возникла ассоциация с Дэниэлом Дэй-Льюисом. Он несколько раз завершал карьеру, и ты часто говоришь о том, что хочешь завершить. У него тоже есть свое дело: он обувь в Италии делает. У тебя свой барбершоп. Что ты думаешь по поводу этого сравнения?
— Во-первых, хочу сказать, что это мне офигеть как льстит. Это мед мне в уши (смеется). Во-вторых, мне кажется, что это правильно с точки зрения подхода к актерскому искусству. Мне кажется, так и нужно. Большая часть артистов прежде всего актеры, а во вторую очередь живые люди. И у меня такое субъективное ощущение возникает, что многие артисты во главу угла ставят профессию и служат ей. Мне кажется, что это неправильно. Вот я недавно интервью своего учителя Геннадия Назарова смотрел, который недавно умер, царство ему небесное. И вот он говорил: «Вы прежде всего человеки, вы же человеки прежде всего, а потом уже вы актеры». Я стараюсь по такому пути идти, что я человек прежде всего, а потом уже называйте по списку: актер, режиссер, каскадер, кто хотите. Это и предполагает наличие у меня человеческих эмоций. Кстати, думаю (смеется), что у меня поэтому так мало подписчиков в соцсетях, потому что я очень часто по-человечески какую-то дичь выложу либо какой-то очень смешной дурацкий пошлый мем, либо какой-нибудь видос. Вот я недавно выкладывал видео, как я рыбку свою люблю, как я там с ней муркаюсь. И вроде бы у части сообщества может возникнуть вопрос: «Зачем мне вот эти неидеальные жизненные кадры?». Когда мы все такие «Приветик, я на новом показе». Я тоже иногда люблю поиграть в это: мне нравится яркость, помпезность, эти фраки. Но я вообще не представляю, какой силы и какого мужества требуют у многих артистов сохранять этот глянцевый образ. Я просто знаю, что я не смогу всё время в этом находиться. Поэтому, ребят, ну, ничего. Думаю, что моя аудитория подтянется (смеется).
— Я даже слышал, что часто на роли берут по принципу «чем больше подписчиков». Что ты вообще про это думаешь? И хочешь ли ты много подписчиков в соцсетях?
— У меня их не так много, но я все равно снимаюсь в каких-то классных крупных проектах, и аудитория подтягивается. Если не за мой счет, то за счет моих партнеров (смеется). Я вписываюсь в такие истории, где-то у меня партнеры крутые, они порешают. А моя задача просто свою работу хорошо сделать в кадре. Я не очень бы хотел работать с теми продакшенами, которые на это прежде всего обращают внимание. Потому что это сразу говорит о том, что люди думают не о том, какой фильм они снимут, а о том, сколько денег они заработают. Это тоже не всегда плохо, это нормально. Вообще любое производство должно приносить деньги. Иначе зачем тогда все делать? Деньги — это важный аспект. Но на них все фиксироваться не должно – это мое убеждение. Хотя я деньги очень люблю, и вообще без них не могу. Особенно сейчас я бы не отказался, учитывая, что у меня ремонт идет (смеется).
Иногда, когда я ощущаю себя беззащитным, слабым и перестаю чувствовать почву под ногами (такое у меня бывает эпизодически), мне начинает казаться, что если у меня нет такого количества людей, которые за мной наблюдают, значит то, чем я занимаюсь, не настолько ценно. Но это достаточно быстро проходит. Я же человек, у меня тоже бывают заскоки самые разные. Большую часть моего внимания это не занимает. Работа у меня есть вне зависимости от количества подписчиков, и очень классная. Недавно мне сказали, что выборка моих ролей… Мне это так польстило… Блин, говорить или нет?
— Рассказывай! (смеется)
— Ну… это правда, а что здесь такого-то? Я недавно знакомился с Сергеем Владимировичем Урсуляком, и он у меня спрашивал, где я снимался. И он мне говорит: «Да ты, Александр, снимаешься в знаковых проектах». И мне это капец польстило. Сергей Владимирович, надеюсь, ничего страшного, если я это сказал, но для меня это прям… нифига себе (смеется).
— Конечно, хочу поговорить с тобой про «Хроники русской революции». Везде говорят, что это были очень долгие съемки, снимали целый год. В связи с чем они так затянулись?
— Во-первых, это огромная картина. Во-вторых, она очень подробная и детально проработанная. Любые детали требуют подготовки, любая подготовка требует времени. Соответственно, это влияет на дневную выработку, которую производство способно выдать в день. То, что «Хроники русской революции» снимались так долго, это производственная необходимость. Это не был бы настолько масштабный эпичный проект, если бы он был снят быстрее.
— Ты же для этой роли много читал, смотрел про то время, а оно действительно удивительное. Есть какой-то факт или деталь про ту эпоху, которая тебя сильнее всего поразила?
— Меня, особенно сейчас, после просмотра «Хроник русской революции», помимо исторического текста, сценария, мыслей, визуала во всей этой истории поразила всеобщая беспечность. Как люди не замечали какие-то очевидные вещи. Меня это удивило, насколько, приближаясь к каким-то серьезным событиям в исторический момент, люди могут быть беспечными. И это прежде всего меня в самом себе удивило. Как вообще люди людьми остаются? Сколько мы не учимся в институтах, не живем жизнь, не ходим к психологам, не изучаем свою психику, какие-то социальные связи, социологию, мы все равно остаемся простыми, если не сказать глупыми. Меня это удивило.
— У тебя яркая роль Лютера, главного антагониста. А ты не фантазировал, если бы ты жил в то время, ты был бы революционером? Смог бы вести двойную игру?
— Я в то время не жил, поэтому не знаю. Это опасная штука, на самом деле. Не знаю (смеется).
— Просто по твоему характеру, твоей биографии, мне кажется, ты бы делал какие-то невероятные вещи, экспериментировал. Ты же авантюрист.
— Да, я авантюрист, но все-таки надеюсь, что не безумец. При этом я революционеров безумцами сейчас не называю. Все от ситуации всегда зависит. Это мы можем так просто пофантазировать. Было бы мне интересно просто с такого ракурса посмотреть на то время – ну да, интересно.
— Ты снимался в «Хрониках» с Юрой Борисовым – наверное, с главным российским актером прямо сейчас. Как тебе работа с ним?
— Я считаю, что Юра Борисов — легенда. Я его очень люблю, уважаю. И работать с ним для меня было огромным удовольствием, счастьем, радостью. Совершенно потрясающий партнер, экспериментатор, импровизатор. Юрка крутой (улыбается), я очень радовался тому факту, что мы работаем вместе.
— Многие про него говорят, что его главная суперспособность как актёра — это сочетание наивности и простоты. Я не до конца понимаю, что это вообще. Как ты считаешь, в чём его главная особенность? Ты как коллега что видишь в нём?
— Он самый бесстрашный человек. Это мое субъективное ощущение, могу ошибаться, но он самый бесстрашный и при этом самый добрый. Когда бесстрашие с добротой и умом начинают сочетаться, получается такой феномен, как Юра Борисов. Мне нравится, как чувак рискует, как он пробует какие-то вещи. Например, у меня многие штуки не получаются так, как у него. Какой на площадке, такой за площадкой. Возможно, это связано просто с его жизненным опытом. Он имеет больше терпения, понимания и любви к людям. Я в нехорошем смысле гораздо более не такой человек. У меня меньше ресурса выдерживать что-либо, чем у него. Я на это обратил внимание и подумал про него в хорошем смысле. Думаю: «Вот он гад, вот где он научился вообще так жить?» (смеется). Посмотрите, как он реагирует на премию «Оскар», когда объявляют не его, а Кирана Калкина. Мне кажется, это обо всем говорит. Я бы, например, сидел с каменным лицом и делал вид, что мне не обидно. Было ощущение, что он внутренне говорил: «Чуваки, мне сейчас вот не надо, сейчас не подходит». Знаешь, я думаю, что меня вот эта манящая червоточина, жажда признания зацепила все-таки сильнее, чем Юрку. Мне он очень нравится как человек, очень духовно сильный. Новый феномен.
— Ты сейчас упомянул «Оскар». И в твоих соцсетях нашел старую фотографию, где статуэтка «Оскара» с твоей фамилией. Это до сих пор твоя мечта?
— Давай так, если честно, я никогда не мечтал, не грезил об «Оскаре» (улыбается). Не знаю почему. Говорят: «Плох тот солдат, что не мечтает генералом стать». Но я никогда не грезил, хотя не могу сказать, что мне было бы неприятно получить «Оскар» (смеется). И мне такие статуэтки дарили друзья. Может, какой-то такой бессознательный вайб идет от меня, кто его знает.
— А по зарубежным проектам есть что-то?
— Мне иногда предлагают какие-то любопытные вещи. Предложения неоднократно поступали из-за рубежа. Где-то я не мог, чаще меня просто не утверждали, потому что не подходил по каким-то критериям, параметрам. Возможно, что-то ещё будет… За рубежом я снимался только в рекламных и в творческих штуках. Но мне было бы интересно в большом кино поработать.
— Ты участвовал в очень большом и масштабном проекте «Трудно быть богом», который снимали в разных странах, были новости, что в Иране были съемки. Расскажи, как тебе этот опыт?
— Я прилетел в Иран за день до начала израильско-иранского конфликта. Не успел там толком провести время, эвакуировался вместе с группой, и это было тревожно. Но это уникальный опыт, от этого никуда не деться. Было и страшно, плюс было и, если честно, немножко весело, воспринималось как приключение. На границе с Азербайджаном мы с ребятами из группы ели шакшуку. Было вкусно, потому что мы долго не ели в дороге (смеется). А что касается уже российской части съемок, Дмитрий Тюрин (режиссер «Трудно быть богом». — GALA) — тоже феномен. Снимал крутые проекты типа «Эпидемии» и кучу других. Его подход нравится, кастинг и текст тоже понравился. Партнеры крутые. Ну и плюс такая атмосфера — это что-то среднее между фантастикой и исторической частью. Все, к чему лежит моя душа, было там. Еще потом художник-постановщик проводил экскурсии по всем декорациям, которые были построены специально для проекта. Это что-то выдающееся. И по художественно-производственной части я узнал много для себя вещей. Знаешь, для меня это как поездка в Диснейленд оказалась.
— А какой у тебя там персонаж?
— Ну, я не знаю, могу ли я рассказывать. Я играю одного из «серых» («серые штурмовики» дона Рэбы. – GALA) там. Ты читал?
— Я читал, но про них смутно помню.
— Это опричники того времени.
— Ты при подготовке читал братьев Стругацких. Как относишься к их творчеству?
— Мне нравятся Стругацкие. И повесть «Трудно быть богом» мне понравилась, когда я при подготовке читал ее первый раз, «Пикник у обочины» тоже. Я очень рад, что по таким книгам у нас снимаются сейчас фильмы. Авторы классные, актуальные.
— В этом проекте ты играл с Безруковым, Бондарчуком, Кологривым. Чему-то научился у коллег? С кем-то общаетесь сейчас?
— С Бондарчуком и Безруковым дружеского вайба и коннекта в прямом смысле этого слова не было. Мы пересекались в рабочем режиме на площадке. Я для себя всегда что-то срисовываю, подглядываю, какой-то опыт перенимаю. Мне кажется, это важно. У меня тут на столе из неразобранного есть футболка, там надпись «Кради как художник». Тоже это делаю периодически на съемочной площадке. Все же художники — актёры тоже.
— А можешь привести пример, что ты подсмотрел, украл, как художник?
— Я подсмотрел у Сергея Безрукова технический прием, как работать на камеру, как посылать текст в определенной ситуации, в определенном контексте. Знаешь, такие ситуации, когда тебя крупно снимает камера, ты шепчешь, но при этом ты должен вещать на широкую аудиторию. Или когда у вас диалог, партнер стоит рядом, а ты неоправданно орешь на него — в общем, какие-то вещи для себя подглядел, отметил.
— У тебя очень много исторических или просто необычных проектов: «Последний Ронин», «Хроники русской революции», «Натали и Александр», «Трудно быть богом». По каким критериям ты выбираешь фильм, сериал, чтобы там сниматься?
— Выбираешь – это слишком громко сказано. Да, иногда выбираю, но в целом я не разбрасываюсь проектами. Обычно приходит кастинг, я его изучаю, если есть свободное время и желание, я туда иду. Мне какой-то туфты практически не приходит. Поэтому я даже практически не отбираю то, что мне приходит, потому что там классные проекты чаще всего. Критерий такой: интересная история? Есть у меня что кушать завтра или нет? Это тоже важный фактор (смеется). Мне везет в этом смысле, и вопрос про покушать совмещается еще и с качеством чаще всего.
— Ты говорил, что всегда находишься в сотворчестве с режиссером. А было такое, что случались сильные конфликты из-за того, что тебя не хотели слушать?
— Ну смотри, я в этом плане не радикал. Были моменты, когда мнения не совпадали, но я понимаю, что есть режиссер, есть артист. И последнее слово всегда за режиссером. И если я в разговоре не был убедительным, значит, надо делать то, что просят. Иногда это работает и в пользу картины. Иногда нет: я смотрю фильм и думаю «блин, жалко, потому что я был прав». Каких-то острых конфликтов не было.
— А есть какие-то режиссеры, с кем очень хотел бы поработать?
— Я бы хотел с Андреем Першиным (настоящее имя Жоры Крыжовникова. – GALA) поработать. Я уже давно грежу, это единственный человек, которому я что-то писал в личку даже. Помню, он еще в ГИТИС приходил, он же закончил режиссерский факультет у Марка Захарова там. Видимо, по старой памяти заходил, мы поговорили. Пробовался к нему в какие-то проекты, но что-то пока не срастается.
— Открыть свой барбершоп – это желание стать бизнесменом или иметь дело для души?
— А может это совмещаться? Мне кажется, может. Мне захотелось и бизнес попробовать, и в целом это дело освоить. И найти какую-то отдушину. Мне кажется, что свободное время — это то пространство, которое людям иногда бывает очень тяжело выдерживать. Люди иногда от безделья просто сходят с ума. Думаю, что я из этой же категории, когда я понимаю, что в перспективе на несколько недель вперед нет никаких задач, я могу отдохнуть и в целом как-то спланировать жизнь. Но вот хочется себя еще иногда профессионально занимать чем-то, просто чтобы сохранять какую-то жизненную активность.
Я в том числе решил вот пойти в эту степь, потому что у меня было много свободного времени. Ну и необходимость. Мне хотелось себя отчасти обезопасить от вопросов, например, с выбором ролей, потому что ты зависишь только от того, какой тебе кастинг пришлют, и от того, куда тебя утвердят. А когда у тебя есть еще что-то, где ты можешь на кусок хлеба себе заработать, ты себя чувствуешь чуть пободрее.
— Хотел еще затронуть тему барбершопа. Когда и почему ты стал бриться налысо?
— Это прикольный момент. Я тогда уже работал моделью в Европе, приехал в Италию, и мне говорят: «Александр, ты начинаешь лысеть». А я действительно не замечал, что у меня начали появляться такие залысинки. В итоге я психанул и побрился налысо, и, кстати, очень круто прошла та неделя моды. Я открыл и закрыл пару показов. Мы жили в итальянской общаге. Все снимали там какую-то 50-метровую квартирку. Пацаны там мне станком побрили голову, и этим я ошарашил свое итальянское агентство, когда пришел к ним. Они разговаривали по-итальянски, думая, что итальянский, английский и французский не похожи, что я ни слова не пойму. Вот они обсуждали мою бритую голову, как я понял, из контекста. Да, просто начал терять волосы и психанул, побрился. И все, как-то закрепилась за мной эта история. Стал просто подстригаться, подбриваться все чаще и чаще. Какое-то время я комплексовал по этому поводу. Тем более, учитывая, что я занимался модельным бизнесом. В чем минус этой профессии – часто обращаешь внимание на свою внешность. Это вредная штука. Какие волосы там, где прыщи, как я одет. Слишком много фокуса на себе. И мне кажется, это вредно.
Период адаптации проходил сложно. А потом в какой-то момент я пришел к парикмахеру из Узбекистана, по-моему. Он меня стриг, и я сижу грустный, лысеющий, со всеми этими тяжкими мыслями. Он такой: «Брат, да не надо тебе, чего ты паришься?». Что-то из разряда «Бог дал – бог взял». Не занимайся ты ерундой: пересадка волос – это какая-то хрень. Тебе и так хорошо. И он так это просто, уверенно и по-доброму сказал, что я уверовал в это в тот же час, в тот же вечер. И все, я перестал париться. Выпали волосы и выпали. Я себя прекрасно чувствую с лысой головой.
Парики мне зато какие шьют, Роберт! Скажи крутые? И длинные белые волосы, и ирокезы. Недавно мне тут делали шторки, есть такая стрижка. И какие угодно цвета можно подобрать. Плюс я носил длинные волосы, иногда это очень мешает. А теперь захотел — парик надел, захотел — снял. Универсально.
— Получается, твоя лысина помогает тебе в том, что любой образ можно примерить?
— Не то чтобы у меня вообще волос нет. Они есть, просто короткие. И парик хорошо цепляется. Многие художники по гриму такие: «О, прикольно, надо меньше клея».
— У очень многих мужчин есть страх, что они начнут лысеть. Дай совет, как принять этот факт, как жить дальше.
— (смеется) Александр Мизёв: «Как жить дальше после облысения?». Короче, многие мужики расстраиваются из-за облысения только по одной причине, как мне кажется. По той, что они начинают размышлять, как их будут воспринимать другие люди со стороны, и в частности девушки. То есть фактически речь идет о мнении других людей. И если хорошенько подумать, порефлексировать, насколько вообще нам важно мнение других людей, которые не могут нас в нашем естестве принять? Да, я вот вчера был с густой шевелюрой, а сегодня нет — и что, я стал хуже человеком? А если вы считаете, что я стал хуже человеком, насколько тогда ваше мнение для меня важно? Разве вы по-прежнему для меня такими же классными людьми остаетесь, если по критериям внешности или густоты волос людей отсеиваете? Это очень хорошо помогает отделить важных людей от неважных. И когда этот внутренний процесс происходит, ты перестаешь этому придавать значение, начинаешь искать варианты. И еще вот я как уже фактически состоявшийся парикмахер могу сказать, когда начинают появляться впадинки, можно из длинных волос попробовать сделать крутую стрижку под названием кроп. Вы можете начать выглядеть еще лучше, чем выглядели с волосами. Если у вас что-то уже совсем серьезное начинается, то вспомните Джейсона Стэйтема. По-моему, прекрасный пример. Машинка, триммер, и все, поехали. Какой совет? Никакого совета. Ребята, жизнь одна, кайфуем. Не нужно париться над тем, что вы не можете изменить, а если очень хочется – сделайте пересадку, но я не очень поддерживаю такие вещи.
— Ты высокий. Однажды ты говорил, что незнакомые люди тебя даже побаиваются немного. Привык к этому? Или устал постоянно объяснять, что ты хороший парень?
— Это то же самое, как мы в начале интервью говорили про стереотипное восприятие. Ну да, где-то оно присутствует. Да не, ничего не объясняю. Мне кажется, что все в личном общении становится ясно. Самое главное, чтобы люди, когда боятся, сами вредными не становились. Вчера, к примеру, один из новых знакомых стал себя вести нехорошо по отношению ко мне, скажем так. Внешность его моя напрягла, что-то еще. И он стал себя вести как-то агрессивно. Конечно, бесит, когда так происходит, приходится отстаивать свои границы. Я никому не объясняю, что я такой, какой есть, я в этом не виноват. Проблема чужого восприятия — не мои проблемы, если я веду себя при этом в рамках нормальной человеческой этики. Если коротко, стараюсь вообще об этом не думать. Тем самым мне легче с пониманием относиться к людям, которые могут себя странно вести, когда меня видят.
— Ничего серьезного не было? Без драк?
— Давай так, мы все выпивали, начнем с этого (улыбается). И это всегда обостряет предлагаемые обстоятельства. Обошлось без драк. Хи-хи-ха и пожали руки. У меня остается осадок по результату этих конфликтов на ровном месте. Чаще всего не я инициирую все это.
— Хотел еще немного спросить про твою личную жизнь. Читал, что ты в отношениях с Елизаветой Нечаевой. Расскажи, как вы познакомились? Как у вас всё началось?
— Без комментариев.
— Тебе сейчас 34 года, ты задумываешься о семье, о детях?
— Отвечу одним словом – задумываюсь.
— За жизнь ты перепробовал разные профессии. Какое событие или факт в биографии вызывает гордость за себя?
— Первое – уход из театрального института. Это про риск потерять что-то очень важное. Второе – возвращение в театральный институт. Факт того, что я набрался смелости туда вернуться, это еще страшнее было. Это два, наверное, самых важных, определяющих момента в моей жизни. Для кого-то они могут быть не такими значимыми, но никто в моих сапогах не ходил, поэтому многие не поймут меня в этом смысле. Не хочу выглядеть, знаешь, как типичный абитуриент. Вот иногда у них вся жизнь состоит из театра, театрального института: поступил, не поступил и прочее. Пусть это будет звучать точно так же. Но для меня действительно эти два события очень значимы. Они связаны и с однокурсниками, и особенно с учителями. Это же не просто про какой-то шаг. Я сейчас говорю про переворот и видоизменение мировоззрения.
Как одеваются в разных городах России
От луков с любовью к этнике до современной Москвы.
От каких продуктов мы на самом деле толстеем?
Рассказываем, что убрать из своего рациона, чтобы скорректировать фигуру.
Что такое стиль après-ski и как носить его этой зимой
Рассказываем о «горнолыжном коре», который стал популярен у инфлюенсеров.
Это база: топ вещей, которые сочетаются абсолютно со всем
Рассказываем об одежде, обязательной для приобретения.